|
Схиархимандрит Авраам (Рейдман)
Лк., 89 зач., 18:10-14
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
По Церковному Уставу сегодня — первое воскресенье из тех, которые готовят нас к вхождению в Великий пост. На первый взгляд кажется странным то, что перед строгим ограничением в принятии пищи, поведении, общении — во всем, что входит в православное понятие поста, Церковь говорит, что внешняя сторона поста не является столь уж важной, гораздо значительнее внутренняя, что составляет сущность, смысл поста. И для того, чтобы это было нам ясно, Церковный Устав на следующей неделе даже отменяет пост в среду и пятницу — бывает так называемая сплошная седмица.
Сегодня за богослужением читается притча о мытаре и фарисее, которая чрезвычайно важна для нас не только сейчас, в преддверии Великого поста, но и вообще — для объяснения сущности любых духовных подвигов и добродетелей. Для того чтобы было легче понять содержание этой притчи, я прочитаю евангельский стих, который предваряет сегодняшнее евангельское повествование.
Господь Иисус Христос «сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу»; по-славянски: «рече же и ко другим уповающым собою, яко суть праведницы, и уничижающым прочих, притчу сию» (Лк. 18:9). Это очень важное вступление. Для кого сказана эта притча? Для «уповающих собою, яко суть праведницы, и уничижающих прочих». Конечно, мы, как православные христиане, знакомы с учением Церкви и святых отцов о духовной жизни и понимаем, что первейшей добродетелью, может быть не самой главной, такой как, например, любовь, но первейшей добродетелью — средством для начала духовной жизни — является покаяние и происходящее от него смирение. Мы понимаем это умом, но перевоспитать свое сердце, к сожалению, бывает чрезвычайно трудно, а пока человек не убедился в какой-либо мысли в своем сердце, можно сказать, что это только некое умственное понятие, а не твердый принцип, в котором человек совершенно уверен. Хотя мы и понимаем, что мы грешники, но, внимательно присмотревшись к себе, заметим, что кажемся самим себе по сравнению с многими другими людьми праведниками. Мы надеемся, что мы праведники. Часто случается даже так, что лукавый обманывает нас самым смешным образом: человек говорит, что он грешник, предполагая, что таким образом он ведет себя по-православному и потому достоин названия праведника. Он гордится этим и думает, что он праведник именно потому, что называет себя грешником. Понятно, что такой человек имеет только умственное представление о своей греховности, которое ни в коем случае нельзя назвать сердечным убеждением. Если бы в нашем сердце было искреннее смирение, то, может быть, и не произнося никаких смиренных о себе слов, мы бы чувствовали себя великими грешниками. Многих мы уничижаем, думая о себе, что мы верующие, считаем себя грешниками, исполняем некоторые добродетели, что-то соблюдаем из того, что положено христианину. И выходит, что, как будто бы понимая необходимость и важность покаяния и смиренного о себе мнения (или, как говорят святые отцы, смиренномудрия — смиренных о себе мыслей, размышлений), мы, тем не менее, — если быть строгими, щепетильными к себе — обнаруживаем свою гордость. Поэтому притча о мытаре и фарисее относится ко всем нам, а не только к тем, кто явно, открыто, наподобие каких-то сектантов, утверждает, что находится в числе спасенных, и потому мнит, что он праведник. Церковь обращает к нам эту притчу для того, чтобы напомнить о правильном душевном состоянии.
«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь» (ст. 10). Если внимательно вдуматься в этот стих, то уже здесь мы можем встретить некоторые неожиданные для себя вещи. Как бы между прочим Спаситель указывает, что эти два человека были право верующими и молились, то есть не может быть смирения и покаяния без молитвы, истинного смирения — без истинной веры. Не обращая внимания, мы пробегаем глазами этот стих, который, как нам кажется, является введением в суть притчи, но и здесь уже содержится важный смысл. Это действительно введение, но только не в сюжет рассказа, а введение-пояснение, показывающее, что настоящее покаяние и смирение должны предваряться истинной верой и молитвой.
«Вошли в храм помолиться…» Для того чтобы лучше понимать эти слова, требуется некоторое знание истории. Святилище ветхозаветного храма представляло собой сравнительно небольшое прямоугольное здание, которое было по своему значению подобно нашему алтарю. Туда входили лишь священники, а в самую главную часть храма, Святая Святых, — только первосвященник раз в год. Остальные же люди молились во дворах храма, поэтому есть такое выражение: «Блаженны пребывающие во дворах Твоих, Господи» (см. Пс. 133:1; 134:2). Вот в этих дворах Господних, как называли их иудеи, и молились фарисей и мытарь, хотя, конечно, это — притча и в действительности такого случая в жизни не происходило.
Все это вполне было понятно непосредственным слушателям Спасителя, Его современникам. Но как представляется это нам? Нам кажется, что фарисей не только мнил себя праведником, но и, наверное, был человеком богатым, роскошно одетым и так далее. Но это совсем не обязательно. Тот, кто считал себя праведником и старался исполнять все предписания Моисеева закона, вероятно, иногда должен был, ограничиваемый собственными принципами, испытывать бедность или некоторую нужду. Для иудеев того времени, как и сейчас для истово верующих евреев, самым важным занятием считалось изучение Священного Писания (а в наши дни — еще и Талмуда). Такие люди часто пренебрегали земными попечениями, жили на подаяние своих родственников или уважающих их верующих людей, и потому очень может быть, что фарисей из притчи был отнюдь не богатым, а бедным, а мытарь, наоборот, — человеком обеспеченным. Это вполне вероятно по той причине, что мытари занимались вымогательством и их заработком был сбор податей. В древности система сбора податей была следующей: у римского государства брали на откуп право собирать подати в той или иной местности, часто вносили всю требуемую сумму вперед, а потом уже требовали с людей столько, сколько хотели, себя, конечно, при этом не обижая. Например, Закхей, евангельское чтение о котором мы слышали в прошлое воскресенье, был человеком богатым, правда, он был начальником мытарей. И вот создается неожиданная картина: два истинно верующих человека (как бы мы сейчас сказали — два православно, правильно верующих человека) вошли в храм, стояли во дворе Господнем и молились. Один из них был горд своей праведностью и, может быть, бедностью, происходящей от щепетильной, строгой нравственности. А другой, вероятно богатый, человек, был грешником. Это я говорю для того, чтобы мы понимали: суть состоит во внутреннем и притча Спасителя не так примитивно разделяет людей, как нам представляется, — богатые плохие, а бедные хорошие. И бедный человек может гордиться своей бедностью, и богатый — смиряться от того, что его богатство добыто не совсем справедливо и чисто.
«Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (ст. 11). По-славянски слово «грабители» звучит более впечатляюще — «хищники», то есть этот человек гордился тем, что не добывал деньги несправедливо. Можно сказать, что в этих словах содержится намек опять-таки на его горделивую бедность. «Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, чтό приобретаю» (ст. 12). «Пусть я приобретаю и не много, но строго исполняю закон в этом отношении» — фарисей гордится тем, что все делает как положено и, может быть, даже терпит некоторые скорби из-за своего щепетильного следования закону Моисееву. «Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо» (ст. 13). Вы помните, что они стояли во дворе под открытым небом. (Нам может показаться странным такое устройство храма, у нас осадки выпадают часто. На Святой же Земле это бывает чрезвычайно редко, и, если даже пройдет дождь, солнце мгновенно все высушивает.) Мытарь стоял вдали, то есть не приблизился ко Святая Святых, а остался в конце двора, у входа, и «не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику!» — по-славянски: «Боже, милостив буди мне грешнику» (ст. 13). Мытарь молился кратко, немногословно, ни о ком не думая и потому не развлекаясь мыслью, но полностью сосредоточившись.
«Сказываю вам, — заканчивает Свою притчу Спаситель, — что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (ст. 14). Мытарь повторял краткую молитву, которая, по мнению некоторых святых отцов, послужила образцом для молитвы Иисусовой. Святитель Игнатий (Брянчанинов) объясняет, что молитва Иисусова — это та же самая молитва мытаря, но только уже соединенная с новозаветным откровением о воплощении Сына Божия. Другие учителя молитвы, знаменитые духовные писатели Каллист и Игнатий Ксанфопулы, творения которых содержатся в Добротолюбии, рассуждают о ней следующим образом: когда человек только начинает упражняться в молитве Иисусовой, тогда прибавление ее второй части — «помилуй меня грешного» — ему необходимо, потому что эти слова вновь и вновь возвращают ум человека к самому себе и делают его собранным. Когда же человек преуспевает и доходит до возвышенных духовных состояний, тогда он уже не нуждается в повторении этой второй части (хотя едва ли кто-то из нас этого достигнет). Ум такого подвижника беспрестанно устремляется к Богу, и человек только повторяет: «Господи Иисусе Христе» — без всякой просьбы, созерцая в этих словах Самого Бога, являющегося через Свои Божественные действия. Про такого человека действительно можно сказать, что на нем в самом буквальном смысле исполняются слова Спасителя: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Бесконечно смиряя себя, можно сказать, каясь каждое мгновение — святитель Григорий Богослов говорит, что наша молитва должна быть чаще дыхания, — человек постепенно приходит в такое благодатное состояние, что действием Святого Духа его ум из сердца возносится к Богу. Иногда это возвышение ума бывает столь великим, что человек даже не осознает, с телом ли он пребывал в небесных обителях или без тела, как рассказывал об этом апостол Павел или наш великий русский святой гораздо более позднего времени — преподобный Серафим Саровский. Многие другие подвижники, жившие в разные периоды почти двухтысячелетнего существования Церкви, испытывали это необыкновенное состояние — восхищение ума. Но возвышаются умом не только люди, достигшие столь необыкновенного, а для нас и невозможного, преуспеяния. Всякий из нас, если будет каяться, бесконечно уничижать себя, смиряться — мы уже даже забыли и не понимаем смысл слова «смирение», — возвысится, по крайней мере, над своими страстями и немощами, познает действие благодати Божией и ощутит если не полную свободу от греха, то некоторый покой. Он будет верить не только умом, но и сердцем; всей своей душой познает богооткровенные истины, преподанные нам святыми отцами в учении Церкви. Он станет сопереживателем, соучастником Божественного Евангелия. Но для этого нужно стяжать покаяние, приводящее к смирению, нужно постоянно себя смирять. Само слово «смирение», поскольку оно часто употребляется в христианской среде, стало для нас как бы затертым. Что же оно обозначает? То, что мы себя с чем-то примиряем, с чем-то смиряем. Например, нас кто-то обидел, унизил, оскорбил, а мы себя с этим смирили. Мы занимаем в обществе какое-то низкое, неприятное положение, но с этим примирились. У нас, как нам кажется, ограниченные возможности — умственные, физические, может быть, экономические, которые сейчас ценятся несправедливо высоко, словно единственно они имеют какое-то значение, — а мы смирились и признали себя вполне достойными такого скромного состояния, своей неспособности к благополучной, обеспеченной и богатой жизни. Вот примеры того, что такое смирение.
Конечно, человек благоразумный понимает: все, что происходит в этом мире с каждым из нас, бывает или по попущению Божию, или по Божией воле, и поэтому в любом случае, во всех отношениях, кроме греха, мы должны с происходящим примириться. Это как раз и будет означать, что мы смирились перед Богом, потому что все от Него; как сказал апостол Павел, все от Него, Им и к Нему (см. 1Кор. 8:6). А человек, который возвышает себя — «всяк возносяйся», — обязательно смирится. Всякий — не только тот, кому возноситься нечем, кто несправедливо гордится какими-то надуманными добродетелями, но и истинно имеющий добродетели; если и он вознесется, то и он не будет исключением: он смирится поневоле, подвергаясь преткновениям или даже каким-то тяжким греховным падениям. И это будет продолжаться до тех пор, пока человек не осознает своей немощи и своего грехолюбия, не почувствует, что такое смирение, не поймет, что спасение возможно только с помощью Божией. Обратите внимание: мытарь молился — значит, он не надеялся на себя. Поскольку совесть мытаря говорила ему о том, что он грешный человек, мытарь считал, что только Господь может его помиловать, а сам по себе он ничего сделать не способен и ничего перед Богом не заслужил. От смирения в каждом человеке естественно возникает следующее душевное состояние: чем больше он смиряется, тем истовее, непрерывнее и искреннее становится его молитва. И наоборот, когда мы возносимся, молитва бывает формальной, внешней, невнимательной, подобно многословной молитве фарисея, — не думаю, что он был чрезвычайно сосредоточен. Из слов фарисея: «Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» — видно, что он озирался по сторонам и рассматривал, что происходит вокруг него, а это признак рассеянности. В мытаре же ничего подобного не было: он весь был собран в себе, даже бил себя в грудь, не обращая внимания на то, что другим это может показаться странным, — то есть совсем не думал об окружающих.
Итак, всякий человек, возносящийся добродетелями или даже какими-то естественными способностями — творческими или практическими (например, умением разные житейские дела исполнять лучше, чем другие люди), гордящийся происхождением от богатых и знатных родителей (хотя сейчас таких людей мало, но и это возможно) или своей внешностью, как бывает у женщин, — всякий возносящий себя (то есть без какого-либо исключения) обязательно смирится. И мы должны это понимать и бояться превозношения. Ведь из этой притчи следует, что даже безупречному праведнику (каковыми, к сожалению, мы не являемся), если он будет возноситься, придется смириться и уйти из храма неоправданным. Благодать Божия не коснется сердца человека по той простой причине, что он не чувствует в ней нужды, может быть, даже считает, что не нуждается в оправдании, и предполагает, что своими добрыми делами он оправдался уже до того, как пришел в храм. Но кающийся, смиряющийся, молящийся, не замечающий в людях ничего дурного и думающий только о своих грехах — такой человек действительно уходит из храма оправданным. Благодать Божия, изливающаяся с места явления славы Божией, каковым является храм, очищает человека, даже если его грехи будут такими же отталкивающими, как у этого мытаря, который занимался вымогательством и разорял людей, доводя их до нищеты. Отвратительнее этого ничего не может быть, но и такой человек может очиститься своим смирением и покаянием.
Конечно, я должен сделать оговорку, что это притча и не нужно думать, будто всякий делающий добрые дела непременно становится подобным фарисею грешником, а творящий тяжкие грехи — уподобляется мытарю. Евангелие показывает, что даже если мы безупречно праведны, но не попрали и не отсекли свою гордость, то эта праведность не принесет нам никакой пользы, и, наоборот, если бы мы даже были тяжкими грешниками, то покаяние может нас спасти. Но мы должны понимать, что, конечно же, гораздо лучше быть праведником и иметь при этом покаяние. Как такое возможно? Это кажется нам странным. Но на самом деле, кто хотя бы читал святых отцов — я уже не говорю, пытался приложить их наставления к своей жизни, — тот, безусловно, испытывал и осознавал, что по мере того, как в нас растет желание исполнять евангельские и святоотеческие наставления, внутри себя мы видим все больше и больше грехов. Пусть мы не совершаем тяжких греховных поступков, но в своей душе находим «море», где «гади, ихже несть числа», как сказано в псалмах (Пс. 103:25) (а святые отцы толкуют эти слова именно как описание нашего внутреннего состояния). Признак настоящего духовного здоровья, говорят учители Церкви, состоит в том, что мы начинаем видеть свои грехи во множестве, подобном морскому песку. Это бывает, когда мы заставляем себя исполнять заповеди Божии по-настоящему, а не только формально, подобно фарисею из притчи. Если мы исполняем их не только внешне, но, так сказать, налагаем узду и на свои чувства и мысли, то обнаруживается наше страшное, могучее, непокорное нам грехолюбие, которое можно сравнить с неким диким зверем. Может быть, даже целое множество таких зверей живет в человеческой душе, и мы не можем их укротить, хотя искренне этого желаем. Отсюда и возникает настоящее, искреннее покаяние, которое должно быть у каждого из нас. Может, один преуспеет в нем больше, другой меньше — с монашествующих спрос больший, с мирян несколько меньший. Но если и мирянин будет приносить покаяние в той мере, какая требуется от монаха, то никто его, конечно же, за это не осудит, напротив, будет ему бόльшая похвала.
Когда мы приходим в настоящее здравое душевное состояние, тогда мы можем искренне вопить к Богу, подобно мытарю: «Боже, милостив буди мне грешному», потому что осознаем свою всепоглощающую греховность и нам уже нет дела до грехов других людей. Мы понимаем, что все внешние добродетели, в том числе такая очевидная и восхваляемая людьми, как пост, по сравнению с покаянием — ничто. Пост — это выражение, средство покаяния, а отнюдь не какая-то цель. Поэтому Святая Православная Церковь при вступлении в Великий пост настраивает нас на приобретение прежде всего этого мытарева покаяния, смиренного сокрушения духа — тогда пост для нас оживится. Это все равно, как если бы в мертвое тело вошла душа и человек воскрес. Без покаянного же духа пост воспитывает в нас гордость, особенный повод для которой — если кто-то постится строго. Это, однако же, не значит, что если мы не чувствуем в себе глубокого покаяния, то можно пренебрегать и постом; нужно лишь понимать, что сам по себе пост является только средством приобретения покаяния, а не какой-то самостоятельной ценностью. Итак, давайте войдем в поприще Великого поста, вдохновившись примером мытаря, подражая ему в непрестанной покаянной молитве и, самое главное, приобретя смиренный, покаянный дух. И тогда выйдем мы из поста действительно оправданными, подобно тому как мытарь вышел из храма более оправданным, чем горделивый фарисей. Аминь.
24 февраля 2002 года.
Источник: Сайт Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря.
См. также:
|
