|
Предлагаем Вашему вниманию интервью данное Патриархом Сербским Павлом журналу «Профиль» в 1997 году…
Павел, Патриарх Сербский
?Ваше Святейшество, вернёмся к истокам. Вспомните Гойко Стойчевича, Славонию, село Кунацы, Ваше детство.
— Детство моё не особенно отличалось от детства современной молодёжи. Хотя, конечно, обстоятельства были другими и существовали границы, перейти через которые было невозможно. Сегодня Вы и сами видите, что делается. Я очень рано остался без родителей. Отец работал в Америке, там заболел туберкулёзом и вернулся домой умирать. Мне тогда шёл третий год, а мой младший брат только родился. Через несколько лет мама снова вышла замуж, а мы с братом остались у бабушки и тёти. Вскоре и мать умерла. Поэтому моё представление о матери связано больше с тёткой, я всегда чувствовал её бесконечную любовь, она заменила нам мать, так что я и сегодня иногда думаю: когда умру, сначала увижу тётку, а потом уже всех остальных. Наша семья была религиозна, в воскресенье ходили в церковь, в школе изучали Закон Божий, так что мои религиозные верования могли осуществляться в жизни. В этом возрасте ребёнок уже знает «Отче наш», но совсем по-другому, ближе и теплее воспринимает Небесного Отца при отсутствии живых родителей. Я слышал об одном ребёнке, которого мать оставила у бабушки и совсем не интересовалась им. Когда он слышал от других детей слово «мама», то, вернувшись домой, обращался так к кошке. Тётка нас любила, но если мы делали что-то плохое, исправляла нас, иногда и хворостиной.
?Ваши родители, мать Ана и отец Стеван, были сербами?
— Где-то я слышал, будто бы моя мать была шиптарка. Не знаю, откуда это взялось, оба были сербами.
?Указывало ли в те годы что-нибудь на то, что Вы посвятите свою жизнь Церкви?
— Нет, кроме того, что я был очень болезненным. Однажды мне даже поставили свечу, думая, что я умер. Тётка поняла, что по своему сложению я не подхожу для сельских работ, и я продолжил учиться.
Когда пришло время, меня послали к дяде в Тузлу, чтобы учиться в гимназии. Он был мелким чиновником, станционным смотрителем, имел восьмерых детей, я был девятым, и их двое — целый интернат. Этот мелкий служащий кормил одиннадцать ртов. Почти все дети впоследствии окончили университет, двое стали докторами наук. Невозможно, чтобы они все были просто одарёнными, но сама их жизнь была такова, что и речи быть не могло о том, чтобы остаться на второй год. Я хочу сказать, что сегодняшняя «киндер-система» выглядит нездоровой и незрелой, родители настолько окружают своих детей любовью и заботой, что те не могут нормально развиваться. В них или отсутствует инициатива, так что мужчина становится, как плющ, ищет опору в женщине, или дети вырастают в самовольных людей, ожидающих всеобщего поклонения.
?Событие, ситуация, впечатление, запомнившееся из детства ?
— Перед поступлением в гимназию меня для подготовки послали в монастырь Ораховицу. Монастырь находился к западу от моего родного села, в горах. Он упоминается с 1594 года, и его церковь — единственная церковь с куполом в тех местах. Все остальные построены в романском стиле. Далёк путь от нашего села до Ораховицы. Особенно на меня произвёл впечатление переход от равнины к горам. Видимо, восхищаться такими противоположностями в человеческой природе. В монастыре я находился месяц. Понять всё в богослужениях я не мог, но имел постоянное ощущение пронёсшихся столетий, предков, молившихся здесь до меня: для меня их молитвы, их горести и радости были реальными, и это оставило большое впечатление, хотя тогда я никак не думал, что моё будущее будет связано с Церковью.
?Один парадокс из школьных лет заслуживает упоминания: у Вас была двойка по Закону Божьему, хотя Вы были хорошим учеником. Почему именно по Закону Божьему?
— Наш законоучитель был венгерским сербом. У меня было множество учителей, но этого низенького человека я считаю лучшим из всех педагогом и преподавателем. Такой материал, как Катехизис, а это догматика, всё по принципу «вопрос-ответ», очень тяжело понять в том возрасте. Он же преподавал так, что нам, детям, было совсем не трудно. Он был добрым, но очень строгим. И когда он вызывал меня к доске, я просто терялся, не мог ничего сказать, запинался еле-еле, а он мне: «Садись, кол!» Потом я пытался выплыть на более сложных вопросах. Он обычно говорил: «Кто знает ответ, дам двойку». Если я знаю, наберусь храбрости, отвечу и получу двойку. Позднее, когда подрос, я стал самостоятельнее, больше не терялся так, хотя всегда мне больше нравились предметы без зубрёжки, такие, как математика и физика.
Под влиянием родных я всё же поступил в Духовную Семинарию, хотя интерес к физике сохранился и после, в свободное время я часто занимался ею.
?Тем не менее, Вы однажды снова серьёзно рассматривали своё решение поступить в Духовную Семинарию?
— Тогда, в третьем классе Духовной Семинарии, а это был период переходного возраста, мне в голову пришла мысль: если Бог наперёд знает, что я стану убийцей, игроком или ещё каким-нибудь проходимцем, могу ли я это изменить? Если могу, то Его знание ничего не значит, а если не могу — где же тогда моя свобода? Я много мучился над этим вопросом, и ответ на него был мне действительно необходим. Думал было спросить у кого-то из друзей, но вряд ли они ответят, их эти вопросы не интересуют, а спросить у преподавателей боялся — кто знает, что ещё будет, скажут: «Он какой-то странный, не еретик ли?»
В этом возрасте в голову приходят самые разные мысли, и я долго носил в себе этот вопрос, пока не нашёл ответа у блаженного Августина, объяснившего всё с помощью понятия времени. Время, говорит он, движется из прошлого через настоящее к будущему. Прошлое прошло, его нет; будущее ещё только наступит, его тоже нет. А что есть? Настоящее, но и его почти что нет: оно только точка соприкосновения прошлого и будущего, в которой будущее постоянно превращается в прошлое. Время важно для созданных существ, для Вселенной, и особенно для нас, людей. Мы живём и понимаем в категориях времени, пространства и чисел. Но для Бога это не важно. Для Него нет ни прошлого, ни будущего, только вечное настоящее, поэтому, когда мы говорим, что что-то будет, оно будет для нас, но не для Него. Это решило мою проблему. В противном случае она могла бы поставить точку на моих занятиях богословием.
?Что бы тогда произошло?
— Кто может знать, что произошло бы, если ничего не произошло? Если бы я не решил моей проблемы, что-то было бы, но ничего не было.
?Вам приходилось быть беженцем. Думали ли Вы когда-нибудь, что люди опять будут бежать из Хорватии ?
— В 1941 году усташи стали нападать и на наше село. Нам часто приходилось убегать и прятаться в полях, особенно от тех частей, что прибывали издалека. В поисках убежища я отправился в Белград, где стал работать, в основном на стройках. Знаете, тогда, как и теперь, обстановка была такой тяжёлой, что человек буквально не имел времени на размышления. Пред нашими глазами были ужас и бесчеловечность, доходили слухи о лагере в Ясеновце, река приносила связанные проволокой трупы, на столбах качались повешенные. Этот леденящий ужас, такой всеобъемлющий, что просто нет сил думать о будущем, вы просто стараетесь как-то выжить. Я никогда не думал, что это может повториться.
?Тяжело ли далось Вам решение принять монашество?
— В 1944-м я переселился в Банью Ковильячу, где был воспитателем и законоучителем в доме для беженцев. Был август, стояла жара, мы водили детей купаться на один из притоков Дрины. Вдруг один мальчик стал тонуть. Как был, весь горячий и потный, я прыгнул в воду, вытащил его, привёл в чувство и, конечно же, как следует отругал: «Тебе мало того, что ты беженец, хочешь ещё и утонуть у нас на глазах?»
Этот случай я запомнил, потому что уже на следующий день свалился с воспалением лёгких. Ничего хуже и быть не могло: тяжёлая болезнь, никого из своих рядом, лекарств нет, необходимо полноценное питание, а где его взять? Ели то, что было.
Я перешёл в монастырь Вуян и проболел всю зиму. Вооружённые люди приходили и уходили: вдруг раздадутся выстрелы, и вот тебе четники с ружьями наперевес, придут и останутся на некоторое время. Потом опять начнётся пальба, и нет уже четников, отброшены, а с ружьями наперевес появляются партизаны. Опять выстрелы, партизаны бегут, пришли немцы.
Когда пришла одна партизанская бригада, их командир потребовал меня с документами: они думали, что я — монах Иустин, который поменял имя на Юсуф и сбежал перед их приходом. «Некуда мне, — сказал я, — бежать. Я и так уже беженец, куда бежать беженцу? Я болен, вот мои документы». Только-только это выяснилось, как одна медсестра, партизанка, увидела у меня градусник и потребовала отдать. А у меня из лекарств только он и был, с ним я хотя бы что-то знал о том, как развивается болезнь. Еле-еле объяснил, что уже завтра, когда партизаны дойдут до города, она купит другой, а я так и останусь ни с чем. В конце концов, она оставила в покое и меня, и мой градусник.
За время болезни, пока лежал, я много размышлял о будущем. Раньше я планировал жениться и стать приходским священником, но теперь было ясно, что с туберкулёзом женитьба не имеет смысла. В тридцать два года я принял постриг. В любом случае, это решение принимается не сразу, об этом нужно много думать.
?Что Вы почувствовали, когда узнали, что избраны Патриархом ?
— Шок. Я не только не надеялся, но и не желал этого, потому что мне было уже семьдесят шесть лет, возраст, в котором трудно начинать что-то новое. Придя в себя, я понял, что деваться некуда. Знаете, есть то, что мы можем, то, чего не можем, и то, что мы обязаны сделать. Главное — чувство долга и служение.
?Когда Вам было тяжелее всего?
— Минуты слабости бывают у всех. Но после, когда человек соберётся с духом, становится ясно, что и неудачи имеют свой смысл. Помню, шёл я как-то пешком в монастырь. Идти далеко, льёт дождь, я без зонта, ноги вязнут в размокшей грязи. Подумалось: «Господи, я что, в кабак направился, что со мной такое происходит?» А потом, поразмыслив, сам себя спросил: где же моя сила воли? Всё можно перенести, вооружившись терпением и доверием.
?Вы были свидетелем очень страшных событий и сами попадали в ситуации, разобраться в которых нелегко. Какие события Вы бы выделили?
— Меня уже упрекали за это. Столько всего происходит, не только со стороны неприятеля, но и с нашей, от наших людей, наших партий и даже отдельных епископов. Всё это меня очень печалило, но таковы были обстоятельства: легко быть крепким задним умом. Между тем, Бог и не ожидает от нас гениальности, Он просто хочет, чтобы мы поступали по совести.
?Почему Вы не считаете себя живым свидетелем ?
— Да просто потому, что это так. Когда я был в Косово, мне придавали значение, которого я не имел.
Просто, я был там, и что было делать: земля тверда, небо высоко. Всем нам нужны добрые люди и добрые пастыри, и зачастую мы видим их там, где их нет, или там, где есть кто-то, кто выглядит таковым. Нужно всё время расти в добродетели, перейти порог высшей свободы, «невозможности грешить». Эти ступени — дело внутренней жизни человека, которые только отражаются внешне. Это отражение мы чаще всего и видим, хотя каким-то образом чувствуем и внутреннее состояние человека. Пройдёте рядом с кем-то, и станет вам легче, спокойнее, сами не знаете почему. И, напротив, рядом с некоторыми будет неприятно, тяжело. Видите, какая разница. Мы себя, каждую свою духовную клеточку, готовим к раю или аду. Праведник не имеет чувств, позволяющих почувствовать муки ада, а грешник не имеет их для блаженства, потому что так они решили сами. Например, нервность, неврастения, ничего хуже не придумаешь. Такой разлом появляется из-за нехватки любви, и он может усугубляться всё больше и больше. Адские муки. Совершенная любовь изгоняет этот тёмный страх.
?Значит, ад уже здесь, на земле?
— Да, да, конечно, он начинается здесь. И блаженство начинается здесь. Если мы не начнём его здесь, то наверху определённо не начнём. Смерть на этом пути — всего лишь граница, после которой нет покаяния. Даже после смерти существуют ступени блаженства, неминуем рост в добродетели, нет остановки, но также и, напротив, во зле, бесконечно, всё дальше и дальше, через целое бессмертие, никогда не теряя бытия.
Скорость, с которой человек преодолевает ступени, зависит от его ревностности. Конечно, это вопрос ума, понимания и решения вопроса смысла жизни. Это важнейший вопрос. Когда человек решит его, всё остальное даётся легче. Один юноша спросил Альберта Эйнштейна, в чём цель и смысл человеческой жизни. «Иметь ответ на этот вопрос, значит быть религиозным», — ответил тот. Юноша продолжал спрашивать: «Не лучше ли нам совсем не задавать таких вопросов? Они автоматически ведут к целому ряду новых вопросов: кто поставил нам цель, есть ли Бог или Его нет, смертна душа или бессмертна? Если бы мы освободились от этих вопросов, исчезла бы и необходимость отвечать на них». Но Эйнштейн ответил: «Человек, не понимающий, что его жизнь и жизнь его близких имеют смысл, не только был бы несчастлив, но едва способен жить. Сколько бы ни узнавал я о законах природы, я видел в них проявление высшего разума, относительно которого всё, что разумно с человеческой точки зрения и действий — не более чем бледное отражение». Лично для меня там, где существует высший разум, должна существовать и личность, которой принадлежит этот разум. Как не может существовать личности без разума, так разум не может быть безличным. Ни любовь, ни ненависть, конечно, не могут быть ничьими. Для меня Божий разум личностен. Для Эйнштейна это, возможно, по-другому. Он был пантеистом, не верил в личностного Бога, верил, что Бог и природа — одно и то же. Он и рай, и ад понимал слишком буквально, не углубляясь в эти вопросы.
?А Макс Планк? Кажется, он был религиозен?
— Да. Он писал, что наука и религия — две области: наука — в сфере земной жизни, а религия — в сфере жизни духовной. Мы — существа и телесные, и небесные, и мы имеем земную жизнь, которую нельзя презирать. Церковь ни в коем случае не против науки. Факты сами по себе бессмысленны, если нет общего смысла. Великий учёный Луи Пастер говорил: «В понятии бесконечности больше чудесного, чем во всех религиях».
?Можно ли объяснить законами природы самовозгорание свечи в Великую Субботу в Иерусалиме?
— В Кувуклии, где Гроб Господень, находится Патриарх. Все свечи погашены. Молитвой и верой нисходит огонь и зажигает свечу. Это чудо. Если апостол Павел не видел Христа, если всё — фикция, то рушится всё христианство; если Христос не воскресал, христианство не имеет смысла, ведь в этом сущность нашей веры; если Христос не Бог, если нет иного мира, то мы — самые несчастные из людей. Если бы наука могла найти доказательство не-существования Бога, то зачем нам верить? Или того, что этот мир появился сам по себе, или что душа смертна — как всё это можно доказать? Фактически материалисты просто верят в это, это не наука.
?Приближается двухтысячный год. Принимая во внимание Откровение Иоанна Богослова, может ли он быть годом конца света и зачем учёные присутствовали на праздновании девятнадцативекового юбилея написания этой книги на острове Патмос?
— Присутствовавшие учёные — это христиане, которые изучают данный вопрос и занимаются толкованием Апокалипсиса. В сущности, у нас нет общепринятого толкования, и это единственная книга Святого Писания, которая не читается в церкви, потому что она тяжела для понимания, Вы и сами знаете, каким образом её толкуют некоторые люди. Пророчества Апокалипсиса трудно понять, пока они не сбудутся. Для нас важно, что святой Иоанн в пророчестве изложил и записал полную историю Церкви. В конце придут два святых мужа и будут проповедовать три года, после чего Антихрист убьёт их и затем всё кончится. Эта история Церкви изложена в таинственных картинах, которые даны нам в предупреждение, чтобы мы подготовились к этим временам и к тому, что после конца придёт Новый Иерусалим, в который войдёт сто сорок четыре тысячи праведников. Это, конечно, символическое число. Разумеется, и эту книгу нужно читать, как и остальные, но нужно опасаться ложного толкования.
?Почему Церковь не признаёт новых пророков ?
— Пророками в Ветхом Завете называли святых людей, через которых Бог направлял народ к истине и жизни по ней. Их служением было прославление Бога духовными песнями и проповедями. Особенно это касалось напоминания народу о Божьем обещании прихода Спасителя: когда это будет, кем Он будет, что будет делать — с тем, чтобы народ, подготовленный пророками, узнал и принял Его. В этом смысле Христос говорит, что Закон и пророки — до Иоанна Крестителя.
В полной мере пророческое служение совершил Иисус Христос. Как Сын Божий, Он сказал нам всё, необходимое для спасения, так, как это доступно нашему пониманию. Невозможно представить, чтобы какой-то пророк мог сказать об этом больше, принести новую и лучшую истину, как будто Христова истина была неполной и недостаточной. Большего мы не могли бы понять, а всё другое — не истина. Но человеческое тщеславие безгранично. Нам недостаточно быть пальцем на руке, мы хотим быть головой. Лучшая почва для тщеславия — несчастье, поэтому сейчас столько ложных пророков.
?Что такое православная мистика?
— Это самое сокровенное ощущение веры и связи с Богом и духовным светом. Оно настолько глубоко, что неизъяснимо, не может быть ни высказано, ни объяснено словами. Но и это должно быть под руководством Церкви, чтобы не оказаться на ложном пути, потому что многие секты сегодня именно на таких ложных путях. Мы, в сущности, должны найти дорогу через лес, где раньше никогда не были. Поэтому идти нужно с кем-то, кто уже был здесь, чтобы не заблудиться.
?Многие обращаются к буддистической медитации, хотя Православие имеет свою. У нас были исихасты. Есть ли они ещё?
— Эти люди не любят говорить об этом, потому что это очень личное. Исихазм — способ достичь первого Небесного, Божественного света. Противники с насмешкой говорили о них, что они уставились в пупок, а эти люди просто сосредотачиваются и как можно больше освобождаются от этого мира. Когда-то и миряне использовали эту медитацию (богомыслие) под руководством тех самых монахов-исихастов, но сейчас монахов всё меньше, а тем самым меньше и тех, кто бы обучал других.
?Православие отрицает реинкарнацию, как тогда Вы объясняете слова святого Григория Нисского о том, что в природе существует необходимость исцеления и очищения бессмертной души. И что, если душа не сделала этого во время своей земной жизни, излечение произойдёт в будущих, последующих жизнях.
— Будущая жизнь — это вечная, бессмертная жизнь, но если там будет даже сто жизней, это ничего не изменит. Таков смысл его речей. Григорий Нисский — брат святого Василия Великого, он великий богослов, но и у него случались заблуждения. Никто из людей не совершенен. Ориген, например, великое имя, но и он свернул на ошибочный путь. И наш святой Савва. Мы думаем, что святой Савва был святым с самого начала. Но все они были людьми и могли ошибаться. Речь идёт о том, что они непрестанно возрастали в вере, чтобы достичь того порога, после которого ошибаться уже невозможно. Только тогда они стали святыми. Никто не возрастает «по прямой». Без искушений мы были бы легкомысленными, искушения укрепляют нас.
?Искушения, конечно, были и у Вас?
— Нет человека, который за долгую жизнь не имел бы их. Все имеют их, даже не верующие ни словом, ни делом. Но в нашей вере нет учения о предопределённости на совершение злых дел. Есть люди, которые показывают себя только перед смертью, как тот разбойник на кресте. Поэтому блаженный Августин пишет: «Не впадай в отчаяние, ибо спастись можешь и перед смертью. Но не надейся на это слишком, ибо только один спасся». Многие люди говорят, подожди, мол, я ещё немного нагрешу, потом буду каяться. Но так не получится. Если человек в трясине по щиколотку, то выбраться ему легко, если до колена — кое-как, а по горло — никак. Болезни зависимости — лучший пример этого. Человек превращается в раба, а создан он свободным.
?Не пускаясь в догматические различия, как бы могла быть определена разница между Православием и католичеством?
— Пока Христос был на земле, Его можно было спросить обо всём, что неясно. Когда Он вознёсся на Небо, этот принцип сохранился, но тем не менее появлялись ситуации, в которых не было ясного ответа, как правильно поступить. Например, христиане сначала были из евреев, которые и до этого были монотеистами. Встал вопрос, как быть с пантеистами, язычниками, например с греками: при принятии христианства должны ли они принять закон Моисея, соблюдать такие его требования, как обрезание, посещение храма, принесение жертв, и так далее. Одни говорили: «Христос пришёл, и теперь всё новое», другие же считали, что это не так. Ни один из апостолов не нашёл ответа и не посмел сказать: «Я знаю ответ, Христос думал так-то». А были здесь и апостолы Пётр и Павел, и все остальные уже собрались на Собор: «...старейшины и братья, все мы собрались на Собор... решили Дух Святой и мы...» Мы веруем, что на Соборе присутствует Дух Святой, посланный Христом, и когда вопрос идёт о фундаментальных вещах, не решает кто-то один, но весь Собор. А Собор — это не демократия, это высший уровень принятия решений.
В этом принципе и произошло отделение Католической церкви от Православия. То, что для нас Вселенский Собор, как высшая власть, для Римской церкви Папа. Они веруют, что в момент выражения общей позиции церкви он непогрешим. И у них есть собор, но пока Папа не подпишет, решение не может вступить в силу.
?Думаете ли Вы, что новый Вселенский Собор пройдёт до двухтысячного года, как ожидается?
— Я надеюсь, но не верю, что это произойдёт до конца века. Ситуация в мире тяжёлая, много проблем. Православие под большим давлением со всех сторон...
?Начиная с седьмого века по линии Белград–Драч проходит воображаемая граница Восточной и Западной Церкви. Вы — первый Патриарх, который родился к западу от этой границы, с той стороны Дрины. Возможно, в этом причина появившихся после проблем?
— Мы стали православными не для того, чтобы кому-то угодить или насолить, а потому, что считаем Православие истинным Евангелием Христовым. Ни моря, ни холмы, ни горы не есть границы, препятствующие Православной Церкви быть со своим страдающим народом, вести его лучшим и благороднейшим путём, которым шли наши предки, который нас и сохранил.
?Сербы — не слишком религиозный народ. Однажды Вы заметили, что из всех православных народов они менее всего осведомлены о своей вере. Как духовник и глава Церкви, что бы Вы им посоветовали?
— Насколько я вижу, наши неприятели едины. К сожалению, во зле. Сербы другие. Один учёный грек ещё в VII веке написал о нас следующее: «С сербами ничего нельзя достичь подкупом — не потому, что они неподкупны, а потому, что у них слишком много противоположных мнений». Это не плохо, это хорошая черта, но если соблюдать меру. Пока я был епископом в Косово, иногда представлялся случай возвести церквушку, хотя всё это очень тяжело: получить разрешение, собрать деньги... Соберёмся решать, какую будем строить, из чего... Одни предлагают кирпич, другие — блоки, третьи — камень, смотрите, сколько мнений. Когда же, наконец, примем решение, те, чьё предложение не прошло, не только становятся неприятелями, но бывают готовы на всё, лишь бы помешать нам. Это уже не индивидуальность, а преступление. Вот что нам нужно изменить, видите, каковы мы ещё с седьмого века.
Если бы мы имели в виду общие интересы, нам не было бы преград. Но эта трещина велика и в добре, и во зле. Мы неуравновешенны. С другой стороны, один немецкий пастор, лютеранин, непосредственно после Второй мировой войны, уходя на пенсию, в своей последней проповеди сказал: «Немцы проиграли эту войну, другие победили в ней, но один малый народ с юга Европы, сербы, одержал в ней моральную победу». Отсутствие согласия — наша беда, где только наш разум? Но для меня намного хуже быть в состоянии бросать людей в ямы смерти. Если уж выбирать, уж выбрал бы нас, таких, какие мы есть.
?Почему наша Церковь следовала за сербскими разделами?
— Эти расколы были по политической линии, по моему мнению. Это не первые расколы. С самого начала это присутствует в Церкви. Апостол Павел говорит. «Должны быть разделения, чтобы узнать правого между вами». Тьма и свет не могут быть вместе. Чем дальше мы продвигаемся во времени, чем ближе к концу света — а когда это произойдёт, никто не знает, — тем будет всё хуже и тяжелее. Нужно отдавать себе отчёт в этом.
— Есть мнение, что церковные каноны во многом устарели и их нужно приспособить к современности. Как Вы думаете?
— Сущность не в слове, а в духе. Если канон запрещает христианину идти к врачу еврею, это потому, что в те времена евреи были весьма агрессивными миссионерами, и существовала опасность, что человек поколеблется в вере. И сегодня нельзя идти к любому врачу, у которого, пытаясь излечить тело, вы можете потерять душу. Таких канонов много, и дух их всегда присутствует в любом времени.
?Насколько я знаю, Патриарх Павел исповедуется четыре раза в год. Каково значение исповеди ?
— Грешить можно мыслями, словами и делами. Грех зачинается в сердце и разуме. Исповедь — это состояние, когда блудный сын почувствовал, что отвернулся от отца, что совершает противное воле Бога, что ему необходимо одуматься и прийти в себя. В древней Церкви исповедь была публичной, но впоследствии, из-за присутствия детей и подростков, это изменилось. Намного тяжелее рассказывать, что мы натворили, перед посторонними. Добрица Чосич описал, как исповедуются перед своей партией коммунисты, как они должны рассказывать всё, что лежит на душе. Таково значение покаяния (по-гречески «каюсь» (метаноэо) означает «изменяю мнение»), а епитимья — не наказание, а лекарство.
Я говорю и самому себе, и другим: унижать меня может кто хочет, но унизить — никто в целом свете, кроме меня самого. Зная это, человек становится спокойным.
?Ваше Святейшество, поговорим о женщине. Однажды Вы сказали мне, что женщина — «сосуд немощный». В другой раз, что женщина несёт гораздо большую ответственность за своё поведение, потому что должна выносить, родить и воспитать ребёнка. Я думаю, что эти два определения взаимоисключаются.
— Отнюдь. Женщины более чувствительны, они легче устают, хотя это случается и с мужчинами. Если слишком отдаваться чувствам, легко можно впасть в нежелательную крайность. О «сосуде немощном» — из повествования об Адаме и Еве. Ева поддалась соблазну первой.
?Почему же Адам послушал её? Разве это тоже не слабость?
— Он послушал её потому, что речь здесь идёт о браке. В браке двое становятся одним телом. Она его не обманула, но и он сделал это не по легкомыслию, он сознательно решил нести вместе с ней бремя греха. Поэтому брак — райское установление, и грех не уничтожил его. Христианство проповедует моногамию, ибо брак эквивалентен рождению и смерти, которые случаются с каждым только раз в жизни.
?Бердяев считал, что XXI век будет веком женщин, потому что они лучше готовы ответить требованиям времени ?
— Так говорит и Тагор: если бы женщина обратила внимание на великое в себе, это изменило бы мир. С другой стороны, Отто Вайнингер говорит, что страх мужчины перед женщиной — это страх перед пропастью, в которую женщина может увлечь его. Во Христе мы едины, нет ни мужчины, ни женщины. Но мужчины были законодателями, давали себе права, которых были лишены женщины. Мы такого закона не признаём. Женщина, как и мужчина, носит в себе огромную силу добра. Вы слышали об Эллен Келлер: она слепоглухонемая, но смогла с помощью пальцев научиться говорить, получила высшее образование, стала доктором наук и читает лекции. Эту огромную энергию имеют все, но мы, нормальные, разбазариваем её через эмоции и ощущения.
?Отношения между мужчиной и женщиной сегодня полностью расстроены.
— Женщина не хочет принять свою природу, то, какими нас создал Бог. Она хочет равенства, но не во Христе, а так: тебе брюки — и мне брюки, тебе стрижка — и мне стрижка.
?Её ли это решение, или результат взаимоотношений, созданных мужчинами ? Не женщина придумала капитализм, прибыль и дешёвую женскую рабочую силу. Если начиная с XVIII века женщина работает, как мужчина, не логично ли, что сегодня она и одевается, как мужчина ?
— Вайнингер говорит, и я думаю, что здесь есть немалая доля истины, что это «эмансипация блудницы в женщине, а не личности». В прошлом году мы боролись против абортов, а женское лобби протестовало и писало в газетах: «Женщина — существо свободное, и она сама должна решать, родить или не родить ребёнка». Мы и не говорили, что женщина — не свободное существо, мы только не согласны с тем, чтобы зародыш считался частью женского тела. Яйцеклетка — часть женского тела и сперматозоид — часть мужского, но зародыш — это что-то совсем другое, это отдельная личность, целостная, не принадлежащая ни мужскому, ни женскому организмам. Нас даже обвинили в том, что мы против шиптаров, у которых рождается много детей. Мы шиптаров и не упоминали. Ни шиптаров, ни цыган, вообще никого, мы говорили только о сербах, которые, если будут так продолжать, скоро станут меньшинством в своей стране, а затем и совсем исчезнут. Мы обратились к тем, кому не всё равно: падём ли мы от собственной руки, а не только потому, что всё время погибаем за правду и свободу. Махатма Ганди говорил, что самые счастливые годы провёл со своей женой, когда они жили, как брат с сестрой. Те, кто не хочет рожать, пусть воздерживаются. Если мог Ганди, могут и они.
?А гомосексуалисты?
— Отцовский и материнский инстинкт — один из самых сильных, данных нам, и это имеет глубокий смысл. В его присутствии нет ничего плохого, зло лежит в его злоупотреблении. Вайнингер говорит, что существует абсолютное мужское и абсолютное женское начало, не в физиологическом, а в психическом смысле. Если человек на три четверти мужчина, на четверть женщина, он ищет женщину, которая на три четверти женщина, а на одну четверть мужчина — и они идеальная пара. Гомосексуалисты наполовину мужчины, а наполовину женщины, по Вайнингеру, но не абсолютно, значит, могут бороться против этой слабости. Влечение между мужчиной и женщиной нормально и дано Богом, но гомосексуализм — полное извращение, он на уровне полного отказа от Бога. Сегодня все ищут наслаждения, никто не хочет нести свой крест. Сексуальная энергия — не какая-то особенная энергия, она — часть общей энергии, которую мы используем тем или иным способом. Монахи, например, тоже имеют её, они — нормальные люди, просто эту энергию концентрируют и направляют в духовную сферу.
?Если зашла речь о привычках, то интересно было бы поговорить о Вашем способе питания. Вы едите пишу, которая стоит несколько дней и чуть ли не портится. Принимая во внимание Ваши обширные познания в медицине и отличное здоровье, это не без причины?
— Чувство голода неприятно, но это всего лишь знак, что энергия израсходована и её нужно восполнить. В пище находится переработанная солнечная энергия, которую нельзя разбазаривать. Пища, простоявшая несколько дней, подвергается действию бактерий, очень полезных для нашего организма, в отличие от паразитов. Таким образом организм приобретает иммунитет и становится сильнее. Но и в этом не нужно бросаться в крайности.
?Что важнее для христианской добродетели: молитва или милостыня?
— И одно, и другое, и третье, и ещё больше. Добродетель не может быть отделена от целого. Если ты не убийца, а вор — ты виноват. Молитва — наше живое отношение к Богу, разговор с Ним. Что это за семья, если сыну нечего сказать отцу? Без милостыни и сочувствия к другим мы также не можем спастись, потому что все мы — одно тело.
?Вера учит нас, что блаженство — конечная цель существования.
— Существует семь ступеней постижения блаженства. Смирение — первая ступень, фундамент. С гордым человеком невозможно сделать ничего хорошего. Он считает, что Бог — его должник, а не наоборот. Высочайшая из всех добродетелей — любовь. Она не может перейти ни во что. Вера переходит в созерцание, затем — в осуществление, а любовь — это то, что связывает нас с Богом и внутри себя, своей мощью — со всеми людьми.
Беседу вела журналист Лиляна Стойкович,
перевод – Ирина Стойичевич.
Источник: Патриарх Сербский Павел. Мудрое слово о правде, лжи
и соблазнах современного мира.— М: «Ковчег», 2014. С. 135-162.
См. также:
|
